Анатолий Афанасьевич, будучи ребенком прошедший все ужасы Отечественной Войны, нуждается в реабилитации и лечении. Мы надеемся на ваше участие в сборе и делимся историей, которую Анатолий Афанасьевич рассказал нам!
Я, Коломеец Анатолий Афанасьевич родился 4 февраля 1935г. в небольшом селе Негошево недалеко от станции Издешково, бывшей в то время районным центром Смоленской области России. В настоящее время Негошево является одной из улиц Издешкова.
Жизнь наша шла вполне благополучно пока в наш дом не пришла война. В 1939 году между СССР и Финляндией началась так называемая Финская война и мой отец был призван в армию. Война была короткая, но очень кровопролитная. Мать ходила провожать отца к поезду и брала меня с собой. Отец несколько раз выбегал из вагона, хватал меня на руки, а я капризничал и просил взять меня с собой. С той войны отец пришёл страшно исхудавший и привёз мне в подарок будённовку.
Едва он вернулся домой, как началась война в Польше и отца снова призвали в армию. На этот раз он оказался в Белоруссии. К счастью настоящей войны там не было, просто к Советскому Союзу присоединили Западную Белоруссию. Мы с мамой даже ездили к отцу в город Орша, где служил мой отец.
Затем началась Великая Отечественная Война. Это была самая страшная и жестокая война в мире, потому что немцы вели её тотально, не считаясь ни с кем и ни с чем. Например, на железнодорожной станции города Вязьма недалеко от Издешкова в начале войны скопилось огромное количество беженцев и немцы, зная это, беспощадно бомбили станцию. В результате этой бойни погибло множество мирных граждан России.
Для меня эта война началась так. Был прекрасный летний день и мы, детвора находились на реке Дымке. Около полудня мы увидели низко летящий самолёт с крестами на крыльях, а затем в стороне Издепшкова послышались взрывы, поднялись языки пламени и огромные тучи дыма. Мы испугались и бросились бежать домой. В результате этой бомбёжки были разрушены райком партии, райисполком и отделение Госбанка СССР.
Потом были другие налёты, в основном немцы пытались разбомбить железнодорожный мост через Дымку, но безуспешно. Помню такой случай. Мама послала меня набрать ключевой воды из источника на берегу Дымки. Смотрю, над железнодорожным полотном в сторону моста очень низко летит немецкий самолёт. Появляется советский истребитель и начинает по нему стрелять. Немец сбрасывает три бомбы и уходит вверх в облака. Бомбы падают с недолётом и сбоку от железнодорожного полотна. Я вижу вспышки взрывов, а затем через меня проходит волна горячего воздуха.
Впоследствии при отступлении Красной Армии железнодорожный мост был взорван группой минёров, в состав которой входила и сестра моей мамы тётя Фрося. Затем были взорваны водокачка и водонапорная башня. Здание водокачки было хорошо видно с крыльца нашего дома. Смотрю, вдруг его охватило пламя, а когда пламя опало, на месте водокачки осталась груда кирпичей.
Через несколько дней после начала войны мой отец и его сосед и товарищ Вася Пименов получили повестки из военкомата. О том, как они уходили на Отечественную войну, мне рассказал много лет спустя Василий Семёнович Пименов. Всю ночь они пили водку, а рано утром собрались и пошли в военкомат, причём отец запретил меня будить. После этого мы не виделись с ним целых три года.
Наступили тревожные дни. Из-за жёстких требований к светомаскировке наше село вечерами погружалось во мрак. Днём жители копали бомбоубежища. Почти каждый вечер над селом пролетали армады немецких самолётов бомбить Москву. Во время одного из воздушных боёв немецкие самолёты сбили советский истребитель, который упал на огороде одного из жителей. Лётчик остался жив и после ремонта улетел на этом же самолёте.
Немецкая авиация господствовала в воздухе. Однажды я видел, как немецкий самолёт гонялся за двумя советскими кавалеристами. Их спасло то, что они успели доскакать до парка и спрятаться под липами. Я тогда ещё не понимал, что это смертельно опасно, стоял на открытом месте, смотрел на самолёт и слышал как свистят пули и шлёпаются о землю.
Некоторое время в Негошеве стоял заградотряд. Командир и комиссар этого отряда жили в нашем доме. Вечерами они уходили, а утром возвращались уставшие, с красными воспалёнными глазами. Командира я помню плохо, а комиссар был очень общительный и весёлый узбек по фамилии Шапкенов. Он часто играл со мной и рассказывал про узбекские обычаи.
Деятельность заградотряда старались держать в тайне, но когда по ночам на кладбище стали раздаваться выстрелы, а днём люди находили свежие могилы, всё стало ясно. Заградотряд занимался вылавливанием дезертиров и диверсантов.
Полк, в который попал мой отец в начале войны, был сформирован в г.Дорогобуже и состоял по словам отца почти исключительно из жителей Издешковского и Дорогобужского районов. Полк участвовал в Ельнинском сражении, а затем попал в окружение. Из окружения полк выходил с тяжёлыми боями, потерял значительную часть личного состава, но сохранил знамя. После отдыха и пополнения полку было присвоено звание гвардейского, мой отец был награждён медалью «За оборону Москвы» и впоследствии в составе Пятой Гвардейской Ударной Армии воевал в Прибалтике, в частности в Юрмале.
Когда немцы подошли совсем близко, мать предприняла попытку эвакуации. Мы успели добраться до деревни Андросово и там нас догнали немцы. Было это в августе 1941г.
Хорошо помню первого в своей жизни немца. Он вошёл в крайнюю избу, где мы остановились, держа в руке пистолет. Пистолет ходил ходуном у него в руке, глаза лихорадочно блестели. Видимо ему было очень страшно. Он повторял одно слово «Партизан, партизан» и показывал пистолетом на запечье. Хозяйка отдёрнула занавеску. Он посмотрел, увидел, что там никого нет, задом вышел из избы и несколько раз выстрелил вверх. И сразу же нескончаемой вереницей посыпались немецкие солдаты. Часть солдат ехала на автомобилях и мотоциклах, целые отряды катили на велосипедах. Солдаты были весёлые, много смеялись и разговаривали. Некоторые стали доить корову хозяйки. Один солдат сломал чемодан моей мамы, покопался в нём и взял шёлковую косынку, повесив её себе на шею.
Таким образом мы попали в оккупацию. К приходу немцев в Издешкове осталась группа активистов советской власти. В первые же дни оккупации кто-то их выдал и немцы расстреляли их у стены сенного склада. Среди них был директор Издешковской средней школы Крюков, имя и отчество не помню. С его сыном Геной я после оккупации учился в школе.
Мы бегали смотреть на расстрелянных. Все они лежали лицом вниз. Подойдёшь, посмотришь – на затылке небольшое кровавое пятно. Перевернёшь лицом вверх, а лица нет, сплошное кровавое месиво.
Осенью 1941г. в результате Вяземского сражения много солдат и офицеров Красной Армии попало в плен. Повидимому наши генералы в начале войны не умели воевать и целые армии по их вине попадали в окружение и плен. Я хорошо помню как немцы гнали колонны измученных голодных военнопленных и женщины наших сёл и деревень выходили на дорогу в надежде увидеть своих родных и близких.
Немцы тогда ещё отпускали пленных красноармейцев, если какая-либо женщина говорила, что это её муж, брат, или сын. Это было рискованно, но тем не менее таким способом женщины наших сёл и деревень спасли от плена многих солдат и офицеров Красной Армии.
С наступлением осени у нас начался голод. От голодной смерти нас некоторое время спасали лошади. Их тогда много разбежалось по полям и лесам и они слегка одичали. Взрослые ловили их, резали и ели, хотя у русского народа не принято было есть лошадиное мясо. Помню такой случай. У наших соседей Пименовых два старших сына были на войне, а третьему сыну Сергею было всего 17 лет и он ещё не был призван в армию. В сарае на складе медицинских препаратов, оставленном отступавшей Красной Армией, Сергей нашёл лампу для хирургических операций и несколько флаконов спирта. Приближался советский праздник 7 ноября и Сергей решил отметить его, невзирая на то, что это было смертельно опасно. Мы завесили окна одеялами, включили хирургическую лампу и праздник прошёл очень хорошо. Единственная неприятность случилась с моей мамой. Когда ей сказали, что мясо было лошадиное, её стало тошнить. Но лошадей вскоре переловили и мы опять стали голодать.
В нашем доме довольно долго не было на постое немецких солдат. Моя мать, работавшая тогда в больнице, попросила врача написать латинскими буквами о том, что у нас есть больные тифом. Эту бумажку мать наклеила на входной двери и немецкие квартирмейстеры, прочитав её, тут же уходили прочь. Но потом немцы поняли эту уловку. Пришёл немецкий солдат, сорвал бумажку и в нашем доме поселилась группа солдат во главе со своим командиром. Нас всех тогда поразило, как командир обращался со своим денщиком. Денщик был совсем молодой парень и как ни старался, никак не мог угодить своему хозяину. Тот всячески издевался над ним, бил его, угрожал отправить на фронт и доводил парня до слёз. Немецкие солдаты объяснили нам, что их командир граф, а денщик – это слуга из его поместья.
Потом в нашем доме некоторое время жил немецкий офицер. По национальности он был австриец, неплохо говорил по русски и удивлял нас тем, что ругал Гитлера и войну. Сначала он утверждал, что германская армия пришла освобождать Россию от коммунистов, а когда моя мама сказала ему, что германскую армию никто не звал и что она пришла не освобождать, а убивать, он согласился: «Да, к чёрту война, к чёрту Гитлер, я с радостью повесил бы шинель на гвоздик и пошёл домой».
Однажды уже зимой над нашим селом появился советский самолёт и сбросил девять парашютистов. Немцы выбежали на улицу, вытащили пулемёт и стали по ним стрелять. Парашютистов спас ветер, который отнёс их в лес, начинавшийся сразу за нашим селом. Однако один из них был убит ещё в воздухе. Пуля пробила ему шею. Это был молодой светловолосый парень лет двадцати. Синие глаза его были открыты, крови из раны было мало и лежал он как живой. Одет он был в телогрейку и ватные брюки, Обувь с него кто-то снял и он лежал босой.
Ночью парашютисты пытались подойти к железнодорожному мосту, но немцы уже успели занять ДОТ, охранявшую мост, и встретили парашютистов пулемётным огнём. А на следующее утро все дома были оцеплены и начались обыски. Подошёл бронепоезд и весь день держал под прицелом наше село. Но немцы никого не нашли. Вблизи железнодорожного моста находился большой дом, принадлежавший до войны Издешковскому известковому заводу, и парашютистов спрятали женщины, жившие в этом доме.
Вообще, зимой 1941-1942г. немцы в нащей местности держались только вдоль железной дороги и в крупных населённых пунктах. В сельской местности действовали отряды Красной Армии, которых в народе называли десантниками потому, что многие из них действительно сбрасывались на парашютах.
Для очистки деревень немцы время от времени посылали из Издешкова карательные отряды. Если они узнавали, что деревню посещали десантники и находили там приют, то деревню сжигали, а жителей поголовно расстреливали. Я помню названия некоторых из погибших деревень: Узденюшки, Татарка, Семидворка, Воронцово.
Воронцово находилось недалеко от нашего села. Один из немецких карательных отрядов попал под этой деревней в засаду и практически весь был уничтожен. Погибло около трёхсот немецких солдат.
После этого боя немцы возили трупы свои солдат на кладбище к нам в Негошево. Жителей села заставляли долбить мёрзлую землю и рыть братские могилы. Для офицеров немцы создали отдельное кладбище в центре Издешкова с крестами на могилах и надписями.
Впоследствии жители нашего села, ходившие в лес за дровами, иногда находили тела погибших немецких солдат. Повидимому немцы не смогли найти всех погибших. Они вообще боялись леса и везде, где это было возможно, вырубали его. Так на окраине Издешкова росла великолепная хвойная роща, которую перед войной собирались превратить в парк. За время оккупации немцы почти полностью вырубили её.
По ночам часто прилетали советские самолёты бомбить железнодорожный мост. Бомбы летели с леденящем душу воем и мне казалось, что они падают на наш дом. От страха я забивался под кровать. Однажды самолёт сбросил очень большую бомбу (говорили в тонну весом) и в нашем доме вылетели все стёкла.
Зимой жителей Негошева часто выгоняли на расчистку дорог. Тяжело было смотреть, как по этим дорогам движутся огромные колонны советских грузовиков ЗИС-5, управляемых немецкими шоферами. В Негошеве стояли две советские танкетки со снятыми башнями, которые немцы использовали для вытаскивания застрявших машин.
Весной и летом 1942г. жить стало немного легче. На заброшенных полях и лугах выросли пригодные для питания растения и травы, но всё равно страшно хотелось есть.
В Негошеве немцы устроили для своих выздоравливающих солдат нечто вроде санатория. Ранения у них были самые разнообразные. Помню, один солдат подходил к каждому встечному, тыкал пальцем себе в лоб и говорил «Русиш снайпер пук, пук» и при этом улыбался. Затем доставал пулю, показывал её, что-то говорил и снова улыбался.
В этом же «санатории» немцы создали небольшое стадо коров. Однажды я оказался рядом с пастухом. Смотрим по дороге из Издешкова идёт переводчик и ведёт под руку пьяного немецкого офицера. Они уже почти прошли мимо нас, но вдруг переводчик поворачивается к пастуху и говорит «Почему ты не поклонился немецкому офицеру? Поклонись немецкому офицеру»! Пастух молча стоит. Переводчик расстёгивает кобуру и вынимает пистолет. «Поклонись немецкому офицеру!!!» Пастух подходит и молча кланяется. Переводчик снова берёт офицера под руку и они идут дальше, а пастух пытается и никак не может свернуть папиросу.
Летом 1942г. со мной произошёл страшный случай, о котором я не забуду никогда в жизни. Я шёл по тропинке и не слышал, что сзади по ней едет на велосипеде немецкий солдат. Слева от тропинки находились заросли черёмухи, а справа – огромная грязная лужа. Немец ударил меня передним колесом в задницу. От удара я полетел вперёд и упал, а немец упал в лужу. В бешенстве он выскочил из лужи, что-то начал кричать, выхватил пистолет, передёрнул затвор и направил пистолет на меня. Под взглядом чёрного зрачка этого пистолета я окаменел и описался. Это по всей видимости и спасло меня. Немец, увидев, что мои штанишки стали мокрыми, убрал пистолет и начал рвать траву и чистить свою одежду.
Тем же летом едва не погибла моя мать. К нам в дом зашли два немецких солдата и стали требовать, чтобы мать поймала им курицу. Своих кур у нас уже давно не было, а по двору ходили куры наших соседей Пименовых. Мать объяснила солдатам, что это не наши купы, и отказалась идти ловить их. Тогда один солдат снял с плеча винтовку и прицелился в неё. Мать, не двигаясь, сидела в углу под иконами. Немец покосился на иконы и убрал винтовку, сказав при этом что-то насчёт коммунистов.
Однажды на станции Издешково я попал под налёт советских штурмовиков. Было очень страшно. Потом говорили, что налёт длился недолго, мне же казалось, что это продолжалось целую вечность. Штурмовиков было три. Они на малой высоте со страшным рёвом кружили над станцией и буквально поливали её огнём. Из-под крыла у них вылетали снопы пламени и мне казалось, что самолёты горят. Только много позже я узнал, что это были пуски реактивных снарядов. Когда после налёта я вылез из канавы, то увидел, что станция сильно разрушена. Здание вокзала, железнодорожные пути, вагоны – всё дымилось и горело. Была разбита зенитная батарея, охранявшая станцию. Среди немцев было много убитых и раненых.
Освободили нас от оккупации в марте 1943г. Перед отступлением немцы сожгли наше село и взорвали церковь. Последние немцы, которых я видел, была группа солдат около 12 человек в пятнистых комбинезонах с автоматами на шее. Они взорвали шоссейный мост через Дымку и ушли в темноту в сторону Издешкова.
Близость фронта ощущалась в Издешкове ещё довольно долго. В десяти километрах к западу от Издешкова протекала река Днепр и там шли тяжёлые бои. В Негошеве некоторое время находился полевой госпиталь и было много раненых.
Немецкие самолёты часто бомбили станцию, так как она имела большое стратегическое значение. Так в феврале 1944г. я попал под одну из бомбёжек и остался без ноги. Осколок бомбы раздробил мне правую ногу почти до колена. Произошло это около 12ч. дня, а на операцию я попал только утром следующего дня. Дело в том, что Издешковская районная больница была разрушена и не работала, а ближайшая больница находилась в Вязьме, в 40км от Издешкова. Пассажирские поезда тогда не ходили и моя мать бегала по воинским эшелонам с просьбой довезти меня до Вязьмы. Солдаты соглашались взять меня, но только с разрешения коменданта поезда. А иначе, как они говорили, трибунал. Коменданты поездов разрешения не давали и только вечером один из них согласился. Он подошёл, посмотрел на меня (я лежал на носилках) и приказал грузить меня в теплушку. За всё это время я потерял много крови и когда меня привезли в Вязьму, я начал умирать. Я стал чувствовать своё сердце. Оно билось редко и неровно. При его остановках я проваливался в черноту, где не было никаких видений, ни ангелов, ни чертей, а при сокращениях в глазах снова появлялся свет. Глубокое равнодушие ко всему на свете охватило меня. Я перестал чувствовать боль, перестал отвечать на вопросы матери, хотя слышал их. Чернота накатывала всё чаще и чаще.
Очнулся я от резкого неприятного запаха. Это прибежала медсестра и стала давать мне нюхать нашатырный спирт. Она же перетянула ногу резиновым жгутом.
Поздней ночью мать притащила меня на саночках в больницу. Вскоре пришёл хирург и приказал обложить ногу грелками со льдом. Наркоз из-за большой потери крови мне давать было нельзя. Во время операции временами было очень больно. Когда я начинал стонать, хирург говорил «Потерпи мальчик, ведь солдатам на фронте приходится труднее» и я замолкал. Фамилия хирурга была Хуторный, имя и отчество не помню.
Уже будучи студентом я через знакомых узнал, что Хуторный помнит тот случай, когда к нему привезли мальчика, умирающего от потери крови, и ему пришлось делать операцию без наркоза. Я решил съездить в Вязьму навестить его, но мне сказали, что Хуторный уже умер. Так и не состоялось моё взрослое знакомство с доктором, спасшем мне жизнь. Слишком долго я собирался.
Летом 1944г. на побывку приезжал отец. До этого мы ничего не знали о его судьбе и не видели целых три года. Мать на радостях собрала всех родственников и устроила грандиозную вечеринку. Жили мы тогда в землянке, но мать уже начала строить новый дом в Издешкове. Отец кое что там сделал, но через 5 суток отпуск у него закончился и он снова поехал на войну. Потеря мной ноги была для него тяжёлым ударом.
Очень хорошо помню окончание войны. О победе мы узнали рано утром 9 мая 1945г. К нам в окно постучала какая-то женщина и кричит «Войне конец, победа»! Мы вскочили и бросились на улицу. Там уже было полно народу. Все обнимались, смеялись и плакали.
Потом в Издешкове был митинг. На нём выступил первый секретарь Издешковского райком партии Клименков. Во время оккупации он был командиром партизанского отряда. Его речь у многих вызвала слёзы. Все кто имел оружие стреляли вверх, причём целились в провода. Потом электрики несколько дней восстанавливали повреждённые провода, но все были довольны.
За время войны в наших местах осталось много всякого оружия. От неумелого обращения с этим оружием пострадало много детей в основном школьного возраста. Например, в деревне Лукино по соседству с нашим селом жил подросток 15 лет. Он стал развинчивать какое-то устройство в виде небольшой ракеты. Устройство взорвалось у него в руках и парень остался без глаз и без рук.
Я тоже с помощью взрывчатки пробовал глушить рыбу в Дымке. Первый раз я взял тротиловую шашку весом в 400г, прикрепил к ней капсюль и бикфордов шнур, поджёг шнур и бросил шашку в воду. Раздался взрыв и на поверхность воды всплыло много рыбы. Таким образом я наловил много рыбы. Второй раз меня попросил бросить шашку наш сосед дед Семён Пименов. Я всё приготовил как и раньше, но в момент бросания шашка стала выскальзывать у меня из руки и, не долетев до воды, упала в прибрежную осоку. Мы с дедом сделали бросок метров на 15 и бросились на землю. Раздался взрыв, нас обдало грязью и по телу прошла волна горячего воздуха. Больше я такой рыбалкой не занимался.
Несколько ребят погибло при попытке глушить рыбу в Дымке противотанковой гранатой. Противотанковая граната имеет задержку перед взрывом всего несколько секунд (время полёта гранаты до вражеского танка) и огромную мощность взрыва. Если она не успела как следует погрузиться в воду, ударная волна может убить человека, стоящего на берегу. При этом рыба погибает и не всплывает на поверхность.
После войны в Издешкове шло большое строительство. Были восстановлены Издешковский известковый завод, льнозавод и МТС. Строили их в основном пленные немцы, лагерь которых был создан в Издешкове ещё во время войны. Таким образом немцы хоть в некоторой степени исправили свою вину перед российским народом.
